Главная Конкурсы и акции Литературный конкурс "О любви". Работы конкурсантов. Проза.

Литературный конкурс "О любви". Работы конкурсантов. Проза.

 Участник №12

Наталья Машукова

Весна Веры Светлой

Сидя в крохотном чулане, залитом неестественным светом электрической лампы, Вера Светлая думала о своей первой детсадовской любви. Вера была мечтательной девушкой, стоящей на границе своего тридцатилетия. У нее не было семьи, которую так часто она себе представляла. Аккуратно вдевая последнюю петлю в уже довязанный носок, Вера ясно видела, как примерит этот носок на ногу мужа, того кучерявого, белесого мальчишку, оставшегося где-то в пятилетнем возрасте. После него с Верой больше не приключалось любовных увлечений, да и мальчишка тот так и не узнал о чувствах Веры. Вера любила его до сих пор, да так преданно, как своего кота Кузю, который потерялся точно так же, как и тот маленький симпатичный мальчик. Вера не видела своего возлюбленного с тех пор, как вышла из стен детского сада, но знала наверняка, как он выглядит сейчас. Крупный мужчина, ждущий ее каждый день после работы. Вот он открывает дверь, улыбается, приоткрывает губы и нежно произносит…

- Девушка, я во второй раз к вам обращаюсь, вы что, меня не слышите?! – совсем не нежно, а даже как-то грубо услышала вдруг Вера незнакомый женский голос. Вера подняла глаза. Перед ней стояла женщина, примерно сорока пяти лет в черном платке.

- Сколько у вас стоит вон тот венок с краю?

- Две триста, - без удовольствия ответила Вера, отвлеченная от своих сладостных мыслей.

Вера работала продавцом в магазине ритуальных услуг. Вернее даже не в магазине, а в арендуемой под магазин комнатке, находящейся прямо в здании самого морга.

- А текст на венке вы сразу пишите или заказ сначала надо сделать?

- Сразу,- дружелюбно сказала Вера, - будете его покупать?

- Да, пожалуй. Напишите так: Дорогому Васе от жены Иры.

Вера взяла траурный венок, достала специальный маркер, который тут же высыхал на черной полоске, прикрепленной к середине венка.

- Обычно так не пишут, - поправила женщину Вера, - обычно пишут: Любимому мужу от любящей жены. - Какой же он мне «любимый»?! – возмутилась женщина. – Он позавчера так поколотил меня, насилу жива осталась. А вчера снова напился. Допился родненький, - съехидничала женщина. – Окочурился. За что же его после этого любить?

- Так ведь детишек же нажили!

- Ну и что, что детишек. Я когда замуж выходила, думала, он нормальный мужик. А он как все оказался. Окаянный. Прости Боже. Еле дотерпела до этого дня. Хоть его первого хороню, а не он меня, Слава Богу! – поблагодарила посетительница Всевышнего.

- Зачем же тогда «дорогой» писать, если он и дорогим-то никогда не был? – недоумевала Вера.

- А как же писать тогда? «Нехристю Васе от счастливой жены»? Так что ли? Пускай с завода думают, что он мне дорогим был.

- Так вы только представьте. Идут люди в родительский день на кладбище. Проходят мимо ухоженной могилы вашего мужа, а вы там с памятника паутинки смахиваете. Смотрят надпись на венке: Любимому мужу от любящей жены и сердце волнуется от того, как сильно вы любили своего мужа и, как велика для вас была потеря. Вам даже втайне завидуют, что раньше времени жестокая судьбинушка забрала от вас самого родного человека, единственно любимого. А пройдя могилку, думали: «вот бы и мне такую жену, которая бы также убивалась по мне после кончины-то».

- Это кто ж такое скажет? Мама вчера приехала из деревни и говорит с порога: «Ну, дочь, вот Васька, наконец, и преставился. Пора б уже и жизнь новую начинать!», - а вы «завидовать»! Знали б его и завидовать нечему было бы! Пишите: Дорогому мужу Васе от жены Иры».

- Может все же Василию написать? А то нехорошо как-то, по-детски вроде, Васе?

- Как же, как не Васе! Он до отроческих лет даже умом не дожил. Дитем как был при жизни, так и перед смертью дитем оставался. Взрослый-то человек разве сможет больше половины зарплаты себе за кадык заливать? – Все с нарастающим негодованием говорила вдова. – Он же курва даже в квартиру-то нашу ни копеечки не вложил, как ребенок малый на иждивении у меня находился!

Вера была уже не рада начавшемуся разговору. Она в глаза не видела Василия, но ей стало невероятно жалко его.

- А на сколько он вас старше? – осторожно поинтересовалась Вера.

- На три, - растерялась покупательница, - зачем вам?

- Так переживаете же вы о том, что скажут с завода, вот и подумайте, какая молва там потом будет, если вы мужа просто Васей на венке назовете?!

Дамочка в черном платке задумалась.

- А ведь верно, пишите так: Дорогому Василию от жены… Что ж это, он собака Василием будет, а я Ирой? Нет, так дело не пойдет! Пишите: Дорогому Василию от жены Ирины.

Вера уже давно закрыла маркер и теперь ожидающе смотрела на внезапно овдовевшую.

- Вы уверены? Так и писать?

- Девушка, запутали вы меня совсем! Где у вас тут телефон?

- В кабинете директора.

- Пойду маме позвоню. Она то уж скажет, как правильно написать,- и женщина двинулась в сторону лабораторий.

Кабинет директора находился как раз в конце коридора. Чтобы пройти к нему, приходилось преодолевать каталки с телами, накрытыми бело-серыми застиранными простынями, из которых нагло высовывались ноги с надетыми на большой палец бирками с данными покойного. Трупным запахом пропитаны здесь были даже стены с многолетней, местами обшарпанной бледно-зеленой краской.

Дамочку не смущала окружающая обстановка, мысли ее были заняты тем, что же все-таки написать на венке такое, чтобы люди долго еще жалели, едва завидя ее. Вдова так увлеклась своими мыслями, продолжая путь в дальнюю комнату морга, что даже не обратила внимания на человека в белом халате, в белой шапочке, с повязкой на лице и зеленоватых бахилах, везущего впереди себя покойника с выроненной из-под мутной простыни рукой. Вере от этого зрелища стало бы не по себе. За эти полгода работы в ритуальных услугах, Вера еще не совсем привыкла к могильной обстановке и трупному запаху. Покойников она видела уже на выносе из морга (именно там, рядом с выходом располагалась каморка, в которой отсчитывала свои трудодни Вера). Почивших Вера видела уже нарядно одетыми, в последнем их пристанище, обитом, как правило, красной бархатной тканью. Тем более, вокруг гроба всегда было много мужчин, а потому Вере не было страшно. Она смотрела на мужчин и пыталась увидеть знакомые лица, или, наконец, найти его – того выросшего мальчика из прошлого. Правда, Вера не знала, что сказала бы ему, увидев вдруг. Но мечты приводили ее к тому, что он сам узнает Веру, подождет пока все выйдут, подойдет и со счастливой улыбкой, по-доброму так скажет…

- Значит так, пишите: Дорогому Василию от безутешно скорбящей жены Ирины, - это вдова вернулась не вовремя из кабинета директора, нарушив во второй раз лирический настрой Веры.

- А, это вы, - с неким сожалением отметила Вера. – Позвонили уже?

- Да, мама сказала написать: Дорогому Василию от безутешно скорбящей жены Ирины, - с гордость произнесла женщина.

- Может не нужно писать «безутешно скорбящей»? Может просто «безутешной»? Нас в институте учили, что речевой ошибкой будет считаться подобное словосочетание, - вдруг вспомнила Вера годы учебы в институте и одну из лекций профессора.

- Не знаю чему вас там учили, а мама прожила 60 лет, она знает как писать!

Едва открыв маркер, Вера застыла, вскинув на незнакомку слегка округлившиеся глаза.

- Простите, а вам сколько лет? – ожидая оправдать свои подозрения спросила Вера.

- Сорок пять. – Хотела все с той же гордостью ответить вдова, но натолкнулась на презрительный взгляд Веры. – А что вам за дело? – нерешительно выдавила из себя женщина.

- Она родила вас в 15 лет?! – воскликнула Вера и почувствовала как щеки запылали огнем. Ей стало стыдно за свой порыв, тем более что перед ней стоял человек вовсе незнакомый. Ну какое ей и вправду дело?

- Ну вот, здрасьте! Я к вам венок пришла покупать, а не про свою жизнь рассказывать. Если хотите знать, она денег на аборт не нашла, а родителям сказать боялась, вот и родила, - с наглой усмешкой парировала вдова. – Я ей за это еще спасибо говорить должна и ножки целовать, а вы кричите! Что ж, голубушка, вы так? Нехорошо как-то. – Обиделась дамочка.

- Простите. И правда, нехорошо. Как все-таки писать?

Женщине стало вдруг жалко продавщицу ритуальных услуг и она шепотом спросила:

- А вы почему здесь работаете? Неужто после института сюда распределили?

Светлую как обухом по голове ударили. В ее глазах промелькнула искра негодования, но лишь на секунду, сменив простым сожалением.

- Жизнь заставила, - опустив глаза, тихо ответила Вера.

Она, действительно, временами сожалела об этой работе. Ей совсем не нравилось сидеть среди гробов, венков, памятников и прочей ритуальной атрибутики. Еще полгода назад она учила детей, готовила вечером конспекты, проверяла тетради, а на ночь брала в руки любимый томик рассказов Шукшина и перечитывала его снова и снова. «Как-то по- родному все», - думала она. – Вот, живут же люди. Худо-бедно, а живут. И семьи у всех, и дети, и дома свои». Ей нравилось тонуть в мире завораживающей сельской жизни. Она помнила летние каникулы, проводимые в селе у бабушки. В доме стариков не было печи-лежанки, но, читая Шукшина, она представляла себя на ней. Как лежит там, а снизу и сбоку от печи исходит успокаивающее тепло. И так хорошо Вере становилось от этих мыслей, что тепло, будто наяву разливалось по телу, да так радостно становилось на душе, что Вера незаметно для себя засыпала.

Томик рассказов у Веры так и остался, а вот с работой не повезло – суровые 90-е привели к сокращению. В ней, как в недостаточно опытном специалисте, школа, в период сокращений – не нуждалась. И Вера ушла. Проходя мимо морга с небольшими пакетами школьных пожиток, решила свернуть на территорию и заглянуть в одно из окон морга. Она хотела увидеть синевато-зеленые лица и порадоваться тому, что она-то жива, пускай и без работы. И плевать ей, что ее сократили, главное, что в ее жилах течет кровь, и она может мыслить и испытывать эмоции, переживать и любить. Вера аккуратно поставила рядом с бетонной завалинкой пакеты и также аккуратно забралась на нее. Поставив по обе стороны лица ладошки, чтобы оградиться от солнечного света, Вера припала к окну. Сквозь засаленный тюль она увидела закрытые простынями тела на кушетках, кроватях. Их было много, так много, как, говорят, бывает в камерах предварительного заключения, когда преступившим закон приходится лицом к лицу сталкиваться друг с другом ежедневно и задевать проходящих мимо локтями.

В этой комнате всем уже не было дела, кто с ними рядом и по какой причине. Молодой и старый могли лежать рядом, не подозревая того, что при жизни, возможно, один ненавидел другого. На другой кушетке рядом лежали мужчина и женщина. «А может это муж и жена, - думала, глядя на них Вера,- может жена умерла, а муж не пережил утраты и умер сразу же после нее?». Воображение Веры рисовало неожиданные сюжеты, несмотря на минимальный процент вероятности того, что пара, лежащая на одной кушетке, при жизни были связаны узами брака. Но Вере очень хотелось в это верить и она верила.

- Вы, девушка, знакомых найти пытаетесь или вам просто любопытно? – Неожиданный мужской голос вернул Веру в реальность. Она вздрогнула, резко повернувшись в сторону голоса.

- Я…Я…я хотела… - И Вера замолчала, опустив голову. Ей нечего было сказать. Да и не станет же она первому встречному рассказывать про то, как ее уволили с работы, и сюда она свернула только для того, чтобы порадоваться своим присутствием на земле.

- Вы разве не боитесь мертвых? – Мягко спросил мужчина. - Классики говорили, что живых надо бояться, а не мертвых. – Более уверенно произнесла Вера. Её успокоила мягкость в голосе собеседника, и она еще раз посмотрела на него. Мужчина средних лет не показался ей строгим. Он дружелюбно смотрел на Веру, и она осмелела, решив, что этому человеку можно доверять.

- Меня уволили, вот я и решила посмотреть на тех, кому гораздо хуже чем мне.

Мужчина засмеялся.

- Так может вы ко мне работать пойдете, раз уж вас уволили? Продавца в ритуальные услуги найти не могу. Люди, как только слышат, где им работать предстоит, сразу трубку бросают. Вы не хотите попробовать?

Вера не знала, что на это ответить. Вроде и работать в ритуальных услугах мерзковато, а вроде и помнила, что любая работа уважения достойна, лишь бы работа. Да и потом, везде свои трудности и нюансы. Куда сейчас пойдешь с педагогическим образованием и небольшим опытом работы: во всех школах учителей сокращают.

- Покажите рабочее место, - деловито произнесла Вера. И пошла за мужчиной. «Работа не пыльная, оклад даже больше чем в школе, - размышляла Вера, - да и бояться, действительно, нужно не мертвых, а живых». Вера согласилась.

За полгода работы она насмотрелась всякого: и самоубийц с повязанными платочком шеями, и тех, кого хоронят в закрытых гробах. Даже гробы видела разные: от больших до маленьких, от дорогих до дешевых. В больших гробах хоронили зажиточных граждан, кто жизнь прожил сытую. А в маленьких гробиках, с Верину руку, хоронили малышей, чьи души забрал Господь, чтобы сделать их ангелами. Внешняя и внутренняя обивка у таких гробов тоже отличалась. Маленькие, как правило, сверху обивались красной тканью, а внутри белым ситцем. Огромные – были не обиты вовсе, но дерево на таких гробах было тщательно обработано рубанком и покрыто лаком. Внутри них был шелк, покрывающий поролон. «Будто разница ему есть: с поролоном ему быть похороненным или без. Ему уж все равно как», - думала Вера. Мысли ее все чаще носили прикладной характер. Помимо разных гробов, Вера повидала и много разных эмоций: от явной безутешности, когда приезжали за телом близкие родственники и следовали за ним, едва удерживаясь на ногах; до полной отчужденности и даже безразличия. «Нет человека и они понимают это, что изнутри у него даже сердце вынули. Теперь плачь - не плачь, а нет человека и все тут», - находила оправдание отчужденным Вера. Дамочка, появившаяся сегодня, сбила Светлую с толку.

«Как это она радуется кончине мужа. Хороший или плохой – человек ведь», - а дамочка неумолимо верещала:

- Девушка, мне уже идти пора, сорок минут тут с вами стою. Вы будете писать или нет? – Вдова заискивающе посмотрела на Веру.

- Конечно, что писать? – Вера в третий раз обнажила стержень маркера.

- Дорогому Василию от безутешной вдовы Ирины.

- Но постойте! – Воскликнула Вера. – Он же не знает, что вы вдовой стали, вы ведь женой его были!

- Ну и что, что женой! Теперь же я вдова!

Вера не знала что сказать незнакомке. Ей снова стало невыносимо жалко Василия. Вот ведь, жил да жил, пускай не хорошо, но не просто же так он эту Иру лупасил? Что ж она над его телом ритуальные пляски, в конце-концов, устраивает? Нет, Вере взбалмошная женщина однозначно надоела.

- От «вдовы» писать не буду. - Твердо заявила Вера.

Вдовая выпучила глаза.

- Как же так?

- Вот так, не буду и все тут, - уже спокойно и как-то хладнокровно произнесла Вера. – «Дорогому Василию от безутешно скорбящей жены Ирины». Вам так мать написать посоветовала? Вот и пишите, чего вы самодеятельностью занимаетесь.

Женщина опешила. В ее глазах проскочило воспоминание. Видно в голову пришло, что раз мать велела так написать, значит именно так и надо. Вдова снова продиктовала - «Дорогому Василию от безутешно скорбящей жены Ирины».

Вера послушно вывела буквы на траурном прямоугольнике, символизирующем ленту, и с большим удовлетворением от предстоящего прощания с вдовой, протянула ей венок.

- Смотри-ка как красиво вышло, - невольно загляделась дамочка, в следующий миг протягивая Вере деньги, но, все еще не отрывая глаз от венка.

Вере женщина не понравилась, но с присущей ей гуманностью, Вера подумала: «Всякие люди бывают и все по-разному живут. Пускай живет, как умеет, не мне ее судить».

Носок Вера довязала, осталось только спрятать на изнаночную сторону торчащую нитку. Вера оглянулась в поисках крючка. Он лежал на железном поминальном столике. На улице, заливаясь капелью, вовсю царила весна. И совсем не странным было то, что Вера вязала шерстяные носки. Она готовилась к зиме заранее, надеясь на то, что летом все же встретит свою любовь и всю осень у нее просто времени не будет заниматься вязанием.

Вера уже несколько лет тщетно мечтала о друге жизни. Явно представляла: вот они идут по бульвару, захватывая носками ботинок сухие осенние листья. Потом он ведет ее за руку, то и дело влюблено поглядывая. Прохожие улыбаются, видя такую чудесную пару. Вера замечает их взгляды и тихо радуется. Дальше она встает на бордюр, пытается пройти, удерживая равновесие, но, случайно срывается. Он уже держит ее в своих объятиях, вглядываясь в ее лицо, глаза, прислоняет губы к Вериному ушку, чтобы сделать признание…

- Я ж забыла купить памятник, - оторвал Веру от приятных мечтаний женский, крайне знакомый голос.

Вера устремила взор на посетительницу и не поверила своим глазам: перед ней стояла «веселая» вдова.

- Памятник-то забыла купить, да еще от детей венок сказали надо, - произнесла посетительница.

- Выбирайте, - безразлично протянула руку Вера в сторону памятников.

- А какой вы посоветуете? – Заискивающе спросил черный платок.

- Приятный эстетичный вид и качество памятника напрямую зависит от его цены. – устало сказала Вера.

Женщина снова выпучила на Веру глаза.

- Как это «эстетичный вид»? – повторила женщина.

- Красивый значит, - съязвила Вера.

- А, значит, чем дороже, тем лучше? Ну это как всегда, - поняла и слегка расстроилась женщина. – А нам вот на памятник завод деньги выделил. Чего не тратить-то? Чужие ведь. Но им для Васи ничего не жалко. Он, говорят, на заводе «золотым» работником был. Любили его там.

«Неудивительно, что Василий дома пил. Дома-то его совсем не любили», - решила Вера.

- Мужики скинулись еще, я и от них венок куплю, - похвасталась дамочка.

Вера промолчала.

- Вон тот памятник с золотистым напылением дайте,  – указала женщина. – Подождите-ка. Что там написано? – И прочитала вслух:

«Не смоет время горя след,

Все в мире есть, тебя лишь нет».

  - Это, конечно, не про Васю, но ничего, раз завод дал денег, значит можно и купить. Они там по такому работнику горюют. Пускай себе горюют. На доску почета даже Васину фотографию прикрепить хотят. 

Женщина ждала, что Вера восхитится ее мужем, но Вера упорно молчала.

- А на венке напишите: «Родному папке от детей Мишки и Кати», - продолжила вдовая.

- Папе, - поправила Вера.

- Они его папкой всегда называли, - женщина смотрела на Веру прямо.

- Говорить одно дело, а писать нужно литературно.- И Вера начала писать, выставив по окончании записи венок за прилавок.

Потом Вера все также молча написала на другом венке сожаления о безвременной кончине Васи от работников завода. Отдала и этот венок, вместе с памятником. Села на стул снова. Вдова все чего-то ждала.

- Еще что-то? – вежливо спросила Вера.

- Я узнать хотела, вам сменщица не требуется? – добродушно произнесла женщина. – Работа у вас смотрю не сложная. Сиди весь день, продавай время от времени памятники да венки. Делов-то!

- Вы писать то хоть умеете?- спросила почему-то Вера. Ей стало горько от мысли о том, что дома у дамочки умерший муж, а она думает, как ей получше пристроиться, чтобы ни забот, ни хлопот у нее не было.

- Восемь классов окончила, - гордо заявила вдова.

- А с русским как? – недоверчиво спросила Вера.

- Тройка была. Учительница - стерва. Проходу не давала с уроками. Не любила она меня, вот тройку и поставила.

Вере стало интересно, исключительно как педагогу, она сунула дамочке листок.

- Пишите: экзистенциализм.

Вдова расширила зрачки, но все же написала: экзистэолисм.

- Как же вы работать здесь будете, если даже писать грамотно не умеете? – Вера привычной рукой перечеркнула ошибки.

- Ой, да много ли писать-то нужно: «Дорогому», «Любимому». Тьфу! – словесно сплюнула дамочка. – Разве ж я не знаю, как это пишется?!

- А ну-ка напишите «скорбящей непомерно».

Вдова уверенно взяла ручку и вывела: скарбящей непамерно. Светлую, взглянувшую на листок, невольно передернуло, но она сдержалась, как можно вежливее сказав:

- Извините, но сменщица мне не нужна, я с работой справляюсь.

- Я к начальнику вашему пойду, чего вы знаете-то?! – высокомерно сказал вдова, отходя от прилавка.

Вера вернулась к стулу, попыталась было настроиться на былой, романтичный лад, но теперь как-то уже не получалось. «Известно ли этой женщине, зачем она топчет землю? Думала ли о том, что ее дети однажды придут и закажут венки для нее? Попадет ли она туда, где можно будет радоваться вечно?». Вера так жить не хотела. Ей стало вдруг очень грустно. До конца рабочего дня оставались минуты. Вера встала, взяла носки, спицы, крючок, закрыла дверь и пошла навстречу к чистой и резвящейся весне.

Вне конкурса

Олеся Шлёнчик

АПРЕЛЬ

Свет фонарей тёплого апреля был жёлтым и пыльным. В старых переулках большого города то и дело встречались заплутавшие в счастье пары.

Он держал её руку и медленно перебирал горячие пальцы. Город мерцал тысячами огней.

А он задыхался в пыли этого странного, выпавшего из времени апреля. В груди бесновалось и рвалось наружу сердце. Почему? Нет, не может быть.

Проводил до подъезда. Слышно, как она дышит. Сердце скачет в бешеном ритме.

Он не отпускает её руку, все решает, зачем апрель устроил ему испытание. В его тёмных глазах полыхает фиолетовый огонь, в них жар. Пока! Отпустил руку, развернулся, уходит.

Огонёк сигареты мелькнул и скрылся за углом.

Ночь. Беспокойный, горячий сон. Снится зелёная лунная степь и пасущийся конь. В жилах, в венах гудит и поёт какая-то древняя песня. Кажется, он знает её простые слова. Он кричит их в небо и всю ночь по степи бежит за той, которая наяву кусала губы, стоя у подъезда. Он бежит, ловит её за руку, рывком прижимает к себе. Какая хрупкая, красивая, горячая… Не отпустит. Никогда не отпустит. Не уйдёт. Закрывает глаза и вдыхает запах её волос – запах дыма, степи и трав, росы и ночного неба. Сердце счастливо прыгает в груди.

Утром резко проснётся.

Долгий день блёклой краской замажет ночной сон. Зря пытается вспомнить древнюю песню. Вечером видит: лёгкая, шагнув с подножки троллейбуса, спешит к нему. Он не обнимет. Нет. Только огонь в глазах разгорится сильнее. Он держит в тайне свой сон и от себя самого. Но так касается руки, что и сам чувствует: она готова заплакать от нежности.

Ни о чём не спросит, ничего не скажет. Сердце бесится, глаза горят. А душа молчит, как немая…

Пыльный глупый апрель лишь хотел, чтоб его душа научилась кричать. Он однажды ушёл. Огонёк сигареты пропал за углом. Дни слились в долгий-долгий один …

Фиолетовое пламя иногда ещё пляшет в его глазах. Он не любит апрели. Только на глухих перекрёстках снов попадает порой в зелёную лунную степь, и бежит, бежит за девушкой, и никак не может догнать. Он забыл запах счастья, запах её волос – запах дыма, степи и трав, росы и ночного неба…

Сам себя победил. Сам себе проиграл.